Постное письмо №37. Великий Понедельник. Время созерцания Страстей и Воскресения
Страстная седмица – Пасха Крестная. С вечерней службы Вербного воскресенья мы уже вступаем в Пасху. Пасха началась Великим Понедельником. Пришло время созерцания Страстей и Воскресения.
Первый день Страстной седмицы вводит нас в самое сердце пасхального богомыслия. Все предыдущие недели поста готовили нас к этому опыту, и первое, что мы должны сделать, войдя в Пасху Крестную, – настроить зрение.
Особенность оптики Пасхи Крестной – утренний свет, тишина зари. Утренний свет и утренняя тишина. Шесть дней Пасхи Крестной так насыщены событиями и образами, что, кажется, совершенно невероятным охватить всё это богатство смыслов. Но если мы внимательно вслушаемся и всмотримся в этот ход событий, вдруг откроется, что всё это совершается при одном и том же освещении. Будто это утро, растянувшееся на семь дней. Даже в сердце мрака – пленение Христа, несправедливого суда и пыток – не покидает нас чувство, что освещается вся картина тихим светом раннего утра.
Утренний свет. Утренняя тишина.
Православный молитвослов открывается советом «истрезвиться, восстав от сна»: «Посем постой мало молча, дондеже утишатся вся чувства». Утро Страстной седмицы тоже начинается воспитанием чувств и зрения, требованием «очистить смыслы»: «Приидите убо и мы очищенными смыслы сшествуим Ему и сраспнемся».
Что значит «очистить смыслы» и настроить зрение?
Мы вступаем в пору смиреннейшего созерцания Страстей и Воскресения. Особенностью молитв и песнопений этого периода является то, что, чем ближе мы к Пасхе, тем меньше нас в нашем созерцании. Внимательному читателю и слушателю служб Страстной седмицы бросается в глаза, что стихиры и тропари Пасхи Крестной молчаливо вытесняют, выносят за скобки нужды, прошения и историю созерцателя. В дни поста мы постоянно упражнялись в покаянии и сокрушении. Вступив в Пасху Крестную, мы настолько погружаемся в созерцание Страстей, что даже забываем просить у Бога прощения и милости. Перед нашими глазами только Пасха Крестная и Христос, Идущий на добровольное страдание.
Зарница Страстной седмицы – чудные песнопения, которые поются только раз в году, только в эту пору. В первые три дня Страстей в конце утрени после чтения канона на середину церкви выходят певчие и поют невероятный по красоте светилен «Чертог Твой вижду». Поётся этот светилен трижды при открытых Царских вратах. В монастырях обычно исполняет эту чудесную молитву один певец при полной тишине в церкви:
«Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный,
и одежды не имам да вниду в онь.
Просвети одеяние души моея, Светодавче,
и спаси мя».
Здесь о Свете Невечернем и – к Свету Невечернему. Если мы не просветимся Его светом, то навсегда останемся в своей слепоте. Лишь зрячий может созерцать. Но когда мы думаем о Пасхе Крестной, становится страшно – кто я, чтобы касаться своим суетным умом великих таинств? Как я посмею смотреть на Крест Твой, Господи, я – человек с нечистыми устами и нечистым сердцем? Страшно это созерцание, но нельзя мне от него отступить, ведь Сам Христос просил учеников: побудьте со Мною. Останусь, Господи, не сомкну глаз, буду смотреть Твоим светом.
Просвети одеяние души моея, Светодавче!
Вечером Вербного воскресенья совершается вечернее богослужение, на котором ещё лежит печать праздника «радостным пальм». Но сразу после вечерни начинается малое повечерие с чтением канона Андрея Критского, и этим каноном мы уже вступаем в Пасху Крестную.
Обычно его читают посреди церкви, и читает самый старший в храме – епископ или настоятель. Такова честь канонов святого Андрея. И в этом каноне уже предвосхищаются главные темы для созерцания Великого Понедельника: история прекрасного Иосифа и проклятие смоковницы.
Очень жалко смоковницу, и в юности я всегда был на стороне несчастного дерева. Потом понял, что Сын плотника сделал из этого дерева такую «грамотную» вещь, что смоковница уже пережила всех своих современников и до самого окончания времён будет пребывать в том неистребимом виде, который придал ей лучший среди плотников, развоплотивший её прежде времени и подаривший ей новое воплощение в слове и образе.
Смоковница стала иконой. Смоковница превратилась в миф, обратилась в рассказ, иллюстрацию, наглядную идею, настолько плодоносную, что в её образе усматривают и сложные идеи философии истории и личные драмы «унылых рабов».
Судьбы ветхозаветных праведников – тоже иконы и образы. Злоключения целомудренного Иосифа мир помнит не только из сентиментальной отзывчивости, но как таинственный образ, хранившийся столетиями, чтобы однажды стать понятным, когда придёт Первообраз. Иосиф – образ Христа. Праведный сновидец был предан и продан, претерпел несправедливый суд, его окровавленную одежду хранил отец, другую его одежду предъявили на суде коварные клеветники, но однажды он наследовал царство и спас свою семью от голода.
Иосиф накормил свой народ, пройдя сквозь страдания. Христос насытил Евхаристией целый мир, напитал Своей Жизнью новый народ, сделав чужих единокровными братьями. Иосиф, как смоковница, послужил своей жизнью Христу, позволил Богу превратить свою биографию в икону и притчу, прошёл сквозь непонятные ему злоключения, сам превратился в рассказ, чтобы потом, через тысячу лет другие народы поняли, зачем они так берегли эту историю.
Праведный Иов – ещё одна икона Христа. Невинный страдалец, потерявший всё, и даже себя не сохранивший для себя. Он взывает к Богу и отчаянно спорит со своими друзьями, не понимая, почему эти беду случились именно с ним, богобоязненным праведником. Иов стал иконой Христа. Его книга читается на Страстной седмице с понедельника до пятницы как предмет созерцания таинственных образов, предрекавших пришествие Примирителя.
«Всё это происходило с ними, как образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (1Кор 10:11).
