Постное письмо № 17. Завтрак буквоеда
«Эти люди так свыклись со своей непогрешимостью и ролью ревнителей, что не заметили, как сами превратились в объекты исследования. Мне как монастырскому уставщику приходилось неоднократно спорить с такими обличителями, отвечать на их кляузы». Архимандрит Савва в очередном письме предлагает размышления о мучениках и ревнителях поста и о том, как выстроить свой собственный мирянский устав.
Наш главный клиросный бас каждый пост вспоминал свой любимый анекдот:
Тюрьма. Со звоном откидывается окошко в камеру. Охранник толкает внутрь обед. Заключенный обиженным голосом:
– А где мясо? Мне ж положено.
– Положено – ешь.
– Так тут не положено.
– Не положено – не ешь.
Певчего мы не перебивали, хотя историю эту слушали уже двадцатый раз или двадцатый пост. Смешно рассказывал. Актуально. Злободневно. Потому что рядом стояли с грустными лицами «мученики поста», жертвы Типикона. Точнее, не Типикона, а недоразумения и испуга по поводу Типикона. Исцелить этот испуг очень сложно. Когда человек долго страдает по непонятной ему причине, наступает момент, когда он уже не может не страдать, для него это естественное состояние, тесно сплавленное с его религией. Ему просто нравится страдать. А у вас, пытающегося что-то объяснить, облегчить человеку жизнь, накапливается усталость и недоумение: а надо ли за этого человека бороться? Надо.
Видимо, преподобный Феодор Студит тоже испытывал усталость, когда объяснял одной игуменье принципы поста. Настоятельница обратилась к старцу с письмом, в котором просила разъяснений относительно постного устава. Но преподобный отказался давать ей указания, напомнив два важнейших момента: как игуменья она должна придерживаться устава своего монастыря; и снова: как игуменье ей принадлежит право вводить или отменять порядки в обители.
Монастырь – семья, он живет и развивается в логике семьи, с той лишь поправкой, что монашеская община создана по образцу семьи, а не семья по образу монастыря. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, как не ходят со своим уставом в чужую семью. Для нас это письмо преподобного Феодора является подсказкой, как правильно держать пост, согласно какому уставу. Во-первых, согласно уставу вашей семьи; во-вторых, глава семьи или «духовный собор» может корректировать этот устав. Вы можете, например, соблюдать предписания Типикона. Это ваше право. Это свободная страна. Только ответственность за духовное и физическое здоровье детей и домочадцев будет целиком и полностью на вас, на главе семьи или на старших.
Если по причине безрассудного соблюдения поста, изуверского и непосильного запощевания, ваша жена сляжет в больницу, а дети возненавидят Церковь и Бога и станут циниками или революционерами, виноват не Типикон, а глава семьи.
По логике семьи устроен не только монастырь, но и приход, и даже епархия. Поэтому в древности, точнее, большую часть церковной истории в каждом монастыре, а значит, в каждом приходе и семье был свой устав поста, сообразный традиции и силе. Потому что золотой добродетелью у святых отцов считалась рассудительность, и подвиги на себя люди принимали не потому что положено, а по силам и здравому рассуждению. Христианство не требует ампутации здравого смысла.
Исследователи христианского средневековья говорят о том, что в эту красивую эпоху у каждого монастыря существовал свой устав не только пощения, но и богослужения. Однако преобладали три наиболее влиятельных направления: студийское, афонское и палестинское. Подчеркну – монастырские направления, не мирянские, о мирянских нам известно слишком мало, однако ясно, что последние полторы тысячи лет человечество провело не только в монастырях.
Студийский устав был наиболее снисходительным. Например, в субботы и воскресенья поста было «разрешение на вся», то есть ели всё, включая сыр и яйца, а мирянам и того больше. Принцип поста у студитов сильно отличался от современного понимания: пост не в количестве и качестве, а во времени. Студиты делали акцент на времени – целый день ничего не ели, а к вечеру разрешалось вкушать всё. Это несколько напоминает принцип поста в исламе, который мусульмане, возможно, заимствовали у восточных христиан. Для студитов цель поста не в изнурении тела, а в выстраивании гармонии между душой и телом.
Утешительная особенность: мирянам, ориентировавшимся на устав студитов, разрешалось вкушать сыр и яйца Рождественским постом. Люблю студитов! Хочу к студитам!
В основу афонских уставов тоже были положены принципы студийского монастыря, но афонский вариант чуть строже, хотя и мягче нашего Типикона. Например, рыбу постом разрешалось вкушать не только в Благовещение, но и в дни накануне и после праздника. В уставе преподобного Саввы Сербского даже есть приписка: рыбу едим на второй день Благовещения, если останется. Какая милая простота!
Палестинское направление – самое строгое. На нашей земле иерусалимские уставы стали заявлять о себе с конца XIV века. До этого времени наши предки ориентировались на Студийский устав. Никон Черногорец, чьи постные рекомендации и вошли в наш Типикон, принадлежал к палестинской школе, но даже его правила адресованы не мирянам, а монахам. Мирянам он только советовал, а не предписывал.
Как же выстроить устав своего постного мирянского монастыря? Возьмем еще одну подсказку от друга. На этот раз от преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, который жил в пятом веке. Вот как он советует выбирать для себя меру поста:
«Итак, касательно образа поста не может удобно соблюдаться одинаковое правило; поелику не у всех тел одинакова крепость, и соблюдается (пост) силою не одной души, как прочия добродетели. И потому, поелику он состоит не в одном мужестве духа, а соразмеряется и с силою тела, то касательно этого мы приняли такое определение, преданное нам, что различны должны быть время, способ и качество питания, именно по неодинаковому состоянию тел, или по возрасту и полу; но у всех должно быть одно правило укрощения плоти для воздержания сердца и укрепления духа. Ибо не для всех возможно соблюдать пост по неделям; некоторые не могут быть без принятия пищи более трех, или двух дней, а иным по болезни или старости трудно пробыть без пищи до заката солнечного; не для всех одинаково питательны овощи, или зелие, или сухой хлеб. Иному для насыщения нужно два фунта, а другой чувствует тягость, если съест фунт, или полфунта; но все воздержники имеют одну цель, чтобы, принимая пищу по мере способности, не вдаться в пресыщение. Ибо не только качество пищи, но и количество расслабляет душу, возжигая в ней, как и в утучненной плоти, вредоносный, греховный огонь»[1].
Это наставление преподобный Кассиан писал для монахов. Когда вы сверяете свой образ жизни с отеческими текстами, об этой важной мелочи нельзя забывать. Но если монастырь – это семья, значит, находки и наблюдения монахов вполне подойдут первообразу, то есть обычной православной семье, подойдут не буквально, а как подсказка, проясняющая принцип.
Зачем нам копаться в этих древностях, делать исторические экскурсы и приводить цитаты? Тема поста – деликатный предмет. Вызывает не только споры и дискуссии, но и анафемы с проклятиями. И нам приходится сталкиваться не только с религиозным испугом, но и с открытой агрессией. Напор этой агрессии всегда был так резок и шумен, что церковная общественность со временем стала не просто оглядываться на ревнителей благочестия, пугающих расколом и анафемой, но и считаться с ними, ориентироваться на их мнение, подыгрывать им.
А почему, собственно? Кто эти люди, чтобы я должен был сверять с их невежественным мнением свою жизнь, отдавая им на откуп даже богословие? Эти люди так свыклись со своей непогрешимостью и ролью ревнителей, что не заметили, как сами превратились в объекты исследования. Мне как монастырскому уставщику приходилось неоднократно спорить с такими обличителями, отвечать на их кляузы. Но ведь и у меня могут возникнуть к ним вопросы.
Почему среди ревнителей так много людей, подверженных запоям?
Почему мужчины-охранители так люто ненавидят женщин и жестоки с животными?
Почему большинство «спасающихся» – это люди, несчастные в семейной жизни: плохие родители, конфликтные супруги, невнимательные дети.
Почему среди блюстителей благочестия так много страдающих депрессией?
Почему они зациклены на идее отступления, кары и конца света?
Почему они подвержены мании преследования и во всем видят подвох или заговор?
Почему встреченные мной ригористы всегда смотрелись так, будто они не могут себе простить, что живы?
Что это вообще за феномен – религиозный ригоризм? Наверняка он развивается по каким-то своим объективным законам, а значит, может быть описан, предсказан, предупрежден. Могу предположить, что один из его источников – перезрелый романтизм или выдохшийся идеализм. Может, мне попадались неправильные ревнители? Допускаю. Ревнитель – предмет исследования церковной науки, богословской социологии или психологии. Сегодня такой науки у нас нет, поэтому к моим рассуждениям и обобщениям следует отнестись со здоровым скепсисом и недоверием. Однако даже если я преувеличиваю, такие люди не смеют заявлять о своей монополии на церковное предание, им нельзя позволять делать погоду в Церкви и уж тем более не стоит подыгрывать им.
[1] Писания преподобного отца Иоанна Кассиана Римлянина. Перевод с латинского епископа Петра. М., 1892, С. 51.
